Евгений Шестаков

И чтобы совсем уже завершить гастроли, Стас дарит вам окончательно прощальную песню, которую настучали даже не его руки, а его сердце. Всегда повернутое к вам анфасом своего образа.

Я корю и журю, но молю,
Не отринь, а прильни, полюбя.
Я надежду за кончик ловлю,
Из пучины кручины гребя.

Я к ногам твоим брошу лицо!
Зацелую до памятных дыр!
Но по лестнице скачет кольцо...
Дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр…

А на бустях вас ждет Артемий Лебедев с небывалым и никогдалым, подписывайтесь, это легко и просто: https://boosty.to/shest

По многочисленным просьбам зрителей Стас досрочно завершает гастроли в этом журнале новой безмолвной песней.

Отодвинув гитары фанеру,
Я спою тебе взглядом очей.
Как кобыла идет к офицеру,
Мы сближаемся в танце ночей.

Ты моя куклоокая фея,
Утолщение в центре души.
Я любовью сквозь майку потею,
Протяни что-нибудь, почеши.

И приглашает вас посетить парк воинской славы "Зарядье холостыми", открывшийся сегодня на https://boosty.to/shest

Обеденный стол Стаса Михайлова сделан из могильной плиты Лоренцо Великолепного работы Леонардо да Винчи и имеет скрытую нижнюю позолоту толщиной в палец. Кухню Стас предпочитает византийскую: глаза рябчика в маринаде, бульон из кубиков пресса шимпанзе, стейк из повешенного ягненка.
У себя в доме Стас не поет и сразу проветривает комнаты, если случайно сделает это. 

Новая песня Стаса, а также множество сакральных задушевных текстов тут, подписывайтесь: https://boosty.to/shest

Меня часто спрашивают, откуда я черпаю ту огромную кладезь духовности, которой преисподнены мои песни. Как удается мне проникнуть в самую нутрь интимного изголовья души? За что, в конце концов, все вы меня столь любите?

Летиратура. Именно от нее я обязан тем, что воздвигло мою личность как человека. Именно летиратура затронула те тайные струи, которые я обнажаю для вас на сцене. Не спрашивайте, почем звонит колокол, подписывайтесь, и красота владения волшебством предстанет перед вами всем своим передом: https://boosty.to/shest

Афицеры, афицеры, ваше серце пад прицелам...

Ты, братишка, службы не нюхал, а я, братан, с красными глазами в противогазе на тумбочке рота подъем два года раком марш, стой где умер, отдал. Помню, вышиваю как-то деду вензель на выходном исподнем трико, ротный заходит, как служба, солдат, не желаешь ли кого заложить, никак нет, себе вышиваю, люблю, когда на четыре размера больше.  

Камбат, батяня, батяня, камбат...

Если Родина долго по-большому не воевала, у нее прыщи лезут, чешется, плохо спит, лишние люди, как насекомые, по ней бегают. Да, футбол, да, очки очкарику вбить в очко, через турникет всем районом прыгнуть, поссать хором веером на район. Но это удаль, не доблесть, а хочется того и другого, и чтобы не росло после нас ничего, и хорошо бы нигде.

I can't get no satisfucktion...

Сила в правде, американец. А правда в том, что один сторожевой крысой служил на складе, у другого невинный белоснежный билет, но к людям они всегда в шинелях выходят. И поют в огромные микрофоны. И мы пляшем. Строем. С ружьями. С пеленок до савана четко помним, как портянки надо наматывать. И когда ты считаешь, сколько нас за войны потрачено, а сколько можно было бы сэкономить, ты нас обижаешь, американец. Мы на себе не экономим. Нам жалко, когда нас кому-то жалко, а сами мы себе - беззаветный отважный геройский похуй.